Бремя Юртов - Страница 2

Но среди раски были правящие и подчиненные, и поэтому, как сказала бы Элосса, они были достойны сожаления. Некоторые мужчины и женщины всю жизнь трудились для того, чтобы другие могли жить беззаботно, не утруждая рук, и, по всей видимости, трудящиеся слегка им завидовали. Но ненавидели ли они своих господ так, как ненавидели юртов? Может быть, ненависть к юртам коренилась в еще более горькой зависти к свободе и братству кланов? Но вряд ли раски могли что-нибудь знать о жизни кланов. Ведь у них не было мысленной речи, и они не могли выходить из своих тел, чтобы увидеть на расстоянии.

Элосса вновь пошла быстрым шагом. Скорей бы уйти отсюда! Она задумалась. Конечно, не о том черном, зловредном языке, что тянулся к ней, как когти саргона, и который она «видела» высшим сознанием. Подобные мысли годятся для детей, а не для тех, кто уже достаточно вырос, чтобы быть призванным к Паломничеству. Чем скорее она подойдет к подножию гор, тем для нее будет легче.

Итак, она шла ровным шагом по тропинкам вдоль ровных рядов пастбищ, отведенных для хузов. Эти терпеливые животные поднимали головы, когда она проходила мимо. Она молча здоровалась с ними, и это, казалось, так удивляло их, что они мотали головами и фыркали. Детеныш хуза потрусил параллельно тропе, по которой шла Элосса, и она чувствовала, как он тоскливо смотрит на нее. Она заметила в его мозгу смутную память о свободном беге без узды или поводьев.

Она остановилась и пожелала ему хорошей пищи и приятных дней. В ответ пришли удивление и радость. Те, кто управлял этими животными, не знали, в сущности, их образа жизни. Элосса хотела бы иметь возможность открыть ворота этих пастбищ и выпустить всех животных на свободу, о которой они только смутно вспоминали. Но у юртов было правило: не пытаться менять что-либо в жизни раски или их слуг — это было бы неправильным использованием талантов юртов. Только в особо кризисных обстоятельствах, для спасения собственной жизни юрты могли создавать иллюзии против нападавших.

Пастбища закончились, Элосса подошла к подножию гор. Путь был трудным, но привычным для нее. Она выбросила из своего сознания последние остатки того, что тревожило ее, пока шла через поселок. Она подняла голову и откинула капюшон, чтобы ветер перебирал ее красивые волосы и приносил свежесть ее легким.

Она замечала слабые следы тропинок. Возможно, жители городка ходили сюда охотиться или пускали скот пастись по холмам. Но, похоже, следы были давние. Поднявшись на вершину одной горы, Элосса увидела монолит выше человеческого роста. Явно не природного происхождения, потому что камень был не тускло-серый, как все вокруг, а темно-красный, как запекшаяся на солнце кровь.

Элосса вздрогнула, удивившись, откуда у нее взялись такие мрачные мысли. Она отогнала их, как ее учили, подошла ближе и увидела на камне резьбу. Время и непогода сильно разрушили изображение, оставив только намек на голову. Чем дольше Элосса смотрела на нее, тем сильнее в ней поднималась тревога, ускоряющая дыхание и вызывающая желание бежать, такая, какую она чувствовала в городке.

По очертаниям лицо принадлежало раски, но были в нем элементы чего-то чуждого, страшно чуждого — угрожающего, несмотря на печать древности, лежавшую на нем. Предупреждение, поставленное здесь в давние времена, чтобы путник вернулся обратно? Какая же опасность лежала впереди, если мастер сумел так отчетливо выразить зло?

Работа не выглядела законченной, но нарочито грубо вытесанные черты лица подчеркивали и усиливали ощущение опасности, производимое на зрителя. Да, это было совершенно явное предупреждение!

Элосса заставила себя повернуться спиной к изображению и посмотрела, что лежит вдали. Благодаря долгой тренировке, ее глаза научились изучать и оценивать пейзаж, она заметила еще один остаток далекого прошлого: далее от этой точки шла только одна дорога.

Камни были сдвинуты оползнями, откинуты упрямым ростом кустов и деревьев. Но насыпь, которая была сделана для этих камней, изменила природные контуры местности, так что нельзя было сомневаться в ее искусственном происхождении.

Каменная дорога? Такая бывала только возле городов верховного правителя. Построить такую дорогу было трудно, и в нормальных условиях тратить силы на прокладку ее по склону горы совсем ни к чему. Значит, эта дорога была очень и очень древней. Элосса подошла к ближайшему камню; край его торчал вверх, а сам он прятался в траве. Она опустилась на колени и положила руку на камень, пронизывая его читающей мыслью…

В ней возникло слабое ощущение. Оно шло из давних, диких времен, из такого далекого прошлого, что земля приняла камень и наложила на него свою печать. Элосса чувствовала след песчаной ящерицы, чьи лапки касались отрога; что лежало дальше во времени, она не могла почувствовать,

Мостовая вела в гору, куда Элоссе предстояло подняться, и использование старого пути дало бы девушке некоторое облегчение, возможность сберечь силы для более трудного дела. И она свернула на дорогу. Но древний путь мог быть закрыт, им прекратили пользоваться, и монолит был поставлен, чтобы запретить вход. Кто сделал это и зачем? Ее охватило любопытство, и она искала любой намек на то, что могло быть в конце этой дороги.

Чем дальше она шла, тем больше восхищалась искусством и умением, с каким делалась дорога. Она была проложена не самым легким способом, не поворачивала и не изгибалась, подобно следу животного или горной тропе и покрытым глиной дорогами на равнинах — а прорубалась через все препятствия, как будто упрямый мастер приручал страну, чтобы она служила ему.